Потрясатель вселенной - Страница 75

Олег одернул байдану, поправил шлем, взялся на копье, вскинул его над головой и первым дал шпоры коню, разгоняя его в стремительный галоп.

— Марш, марш, марш! — Он опустил пику, целясь ею в спрятавшегося за людские цепи китайского командира.

— Ар-ра!!! — заорали справа и слева закованные в булгарское железо нукеры.

Сто саженей, пятьдесят. Двадцать…

Кони мчатся уже во весь опор, земля дрожит, пика забыла про воеводу и выискивает во вражеском строю более близкую и доступную цель.

Десять!

Глаза пехотинцев округлились от ужаса. Они пятятся — но отступать некуда, позади другие воины. Остается только опустить копье, покрепче держать его двумя руками и молиться, надеясь на чудо.

— Ур-ра!!!

Скакун Олега, видя впереди плотную толпу людей и не имея возможности отвернуть, без команды взметнулся в прыжке, помешав ведуну наколоть усатого китайца. В грудь, в брюхо, в живот, в шею несчастного животного впились сразу несколько копий, но это уже ничего не меняло. Даже мертвая туша все равно имела огромную скорость, помноженную на тридцать пудов живого веса. Она обрушилась сверху сразу на второй и третий ряды вражеского строя, прокатилась, сметя еще два. Олег успел пробить пикой грудь воина за две сажени впереди и вылетел из седла под ноги шестого ряда пехоты, рванул из ножен саблю, сразу делая ею круговое движение, и поскорее накрылся щитом. Он отлично знал, что сейчас будет: в пробитую брешь ворвутся идущие со скоростью железного паровоза, такие же тяжелые и неотвратимые, задние ряды его сотни.

И правда, щит затрещал от тяжелого удара, вжал Олега в землю, потом придавил сильнее… Когда давление немного ослабло, Середин нажал на деревяшку плечом, чуть приподнял, поднатужился еще, вылез вбок из-под окровавленной конской туши, огляделся, держа наготове клинок. И понял, что битва окончена.

Железный таран с коваными сотнями на острие пробил, продавил, опрокинул ряды копейщиков, и конница уже резвилась там, в тылу врага, норовя зайти со спины к тем, кто не успел убежать, рубя спасающихся и окружая отдельные кучки сбившихся вместе пехотинцев, чтобы подставить их на расстрел лучникам. Непобедимый воевода Цзюйи, покоритель царства Гансюуского, Цинхайского и Чжедзянского, своего позора не видел. Он все еще восседал в кресле под балдахином, накрепко прибитый к его спинке толстой кавалерийской пикой. Похоже, прорыв получился столь стремительным, что он не успел даже взяться за оружие.

— Ты жив, Олежка? — На белоснежной кобылке подскакала к нему Роксалана с окровавленным шамшером в руке. — Нигде не помяло?

— Обошлось, — осмотрел кольчугу ведун. — Дырок не видно. Ты за лошадь не боишься? Ведь красавица!

— Ты же меня в первые ряды не пускаешь! Копья не даешь… А позади не страшно. Ладно, извини. У меня дела… — И директор по продвижению и маркетинговому обеспечению фирмы «Роксойлделети» понеслась к отбивающимся спина к спине четырем китайцам, зловеще покачивая отведенным в сторону шамшером.

Олег присел, отер саблю о рукав прижатого мертвыми лошадьми пехотинца, спрятал в ножны и щелкнул пальцем по его панцирю:

— Ну теперь доспехов у нас хватит на всех.

Он огляделся. По всему кровавому полю перед ущельем продолжалась резня. И как ни хотелось ведуну ее остановить, рассыпавшаяся орда разгоряченных победителей начисто потеряла управление. Каждый творил, что хотел, и в лучшем случае нукеры могли послушать оказавшегося рядом старшего товарища. Великий Тенгизхан не мог передать своей победоносной армии ни единого приказа. Ему оставалось только ждать.

* * *

Разгром карательного китайского корпуса позволил большей части кочевников продвинуться еще дальше в глубь Китая, не опасаясь противодействия. Лихие сотни обходили укрепленные города, обкладывали данью поселки, разоряли деревни, жители которых зачем-то пытались возмутиться перед чужеземцами. Это было и правда глупо — как очень быстро понял Олег, понятие «много» сильно разнилось в богатом Китае и в нищей степи. А потому выкуп, что требовали захватчики, чуть не втрое уступал податям, что земледельцам приходилось платить императору.

Сам же «мудрый и непобедимый Тенгизхан» вернулся в кузню на берег озера, чтобы закончить начатую работу. Теперь, после того как наиболее ответственная и сложная работа осталась позади, бросать игрушку и вовсе не имело смысла.

Один день ушел на то, чтобы прогретую докрасна заготовку малым молотом и молотком привести к форме правильной сабли с небольшой, прямой елманью. И еще целая неделя — на холодную проковку легким молотком. Работа эта, на первый взгляд нудная и скучная, позволяла выправить последние мелкие огрехи и сделать меч прочнее раза в два по сравнению с теми, что делаются лентяями по упрощенной схеме. Хотя, конечно, его проковка тоже была «с ленцой». Олег слышал, что в стародавние времена мечи проковывались так деревянными киянками по несколько лет, с утра до вечера. Клинки после такой обработки уменьшались по толщине вдвое и становились столь крепкими, что рубили обычные ножи и топоры, нисколько не тупясь. Но на подобный подвиг его терпения уже не хватало.

И только теперь ведун наконец постиг, зачем в саду китайского кузнеца имелась беседка с цветастыми рыбками. Это было то самое удивительное место, где можно сесть с клинком и точилом и, созерцая окружающую красоту, с полным умиротворением в душе доводить точильным камнем откованный меч до полной и окончательной готовности.

— Это тоже нельзя доверить женщине? — поинтересовалась Урга, наблюдая за его стараниями.